Классификация РО с целью дифференциации их хозяйственно-правовых статусов

Специфика статусов РО определяется многими факторами. Прежде всего, РО могут иметь как простую, так и сложную организационную структуру, что необходимо учитывать в процессе правого регулирования. Но в Законе о свободе совести внимание уделяется в основном статусу РО с простой оргструктурой. О религиозных объединениях (сложных образованиях) хотя и упоминается, однако при этом специфике их правосубъектности внимания почти не уделяется. Сказано лишь, что они  «представляются своими центрами (управлениями)» (ст.7, ч.2). *

Для адекватного учета особенностей внутриконфессионального статуса РО необходимо установить системную взаимосвязь между ними как элементами конкретного сложного (многозвенного) образования, для чего может быть использована модель хозяйственной системы. При этом нельзя игнорировать принципиальные отличия организационного построения внутренних конфессиональных отношений в протестантских религиозных объединениях и ортодоксальных конфессиях с их специфической церковной организацией.

В первом случае первичными являются низовые РО, которые создаются сами и основывают религиозное объединение на корпоративных началах, т.е. религиозное объединение формируется снизу. Во втором – первичной организацией является Церковь в целом или поместная, которая охватывает всех верующих соответствующей конфессии на определенной территории (при определенных условиях в таком статусе может выступать отдельная епископия или епархия), а структурные звенья формируются сверху, путем учреждения  низовых структур в установленном порядке. Это отражается на правовом режиме имущества, порядке управления и иных особенностях внутриконфессионального статуса религиозных объединений и их структурных единиц. Так, в протестантских конфессиях низовые (первичные) религиозные общества признаются самостоятельными собственниками всего принадлежащего им имущества и осуществляют право собственности независимо от управлений и центров религиозных объединений. В ортодоксальных конфессиях неизменно существует категория общецерковной собственности, а верховным собственником всего церковного имущества является церковь в целом. Соответственно, здесь предусматривается не только возможность, но и необходимость ограничения имущественных прав ее органов («дочерних» структурных единиц). Управленческие отношения в протестантских религиозных объединениях основаны на принципе автономии и полного самоуправления религиозных обществ, входящих в его состав. Кроме того, делегирование функций управления центру строится здесь на добровольной основе. В ортодоксальных церквах, наоборот, предусматривается жесткая иерархическая подчиненность и централизация функций управления, в т.ч. в отношении использования имущества в хозяйственных целях.

Сегодня же в законодательстве используется унифицированный подход к определению хозяйственно-правового статуса, однако необходимо придерживаться дифференцированного подхода с учетом норм соответствующего церковного (конфессионального) права. Заметим, что наиболее ущемленным в правах оказался такой традиционный для нашего общества институт как Церковь.

Тот факт, что Православная Церковь осуществляет хозяйственную деятельность, сегодня не вызывает сомнений даже у обывателей. Но то, что при этом она не является юридическим лицом, известно только специалистам,* ибо эта особенность ее правового статуса тонко завуалирована в нормативных формулах Закона Украины о свободе совести. В ст. 7, ч. 2 сказано: «Религиозными организациями в Украине являются религиозные общины, управления и центры, монастыри, религиозные братства, миссионерские товарищества (миссии), духовные учебные заведения, а также объединения, которые складываются из вышеперечисленных религиозных организаций. Религиозные объединения представляются своими центрами (управлениями)». «Представляются» выделено нами не случайно, поскольку как считают авторы и толкователи Закона, данная фраза вводилась с той целью, чтобы показать специфику статуса религиозных объединений, которые статусом юридического лица не наделяются.

Это подтверждает и ст. 14, в которой предусмотрен порядок подачи заявлений (ч. 1 и 2) и уставов религиозными организациями для регистрации. Однако в перечень субъектов, которым предоставлено право на обращение с этой целью в соответствующие госорганы религиозные объединения не входят. Выходит, что такая авторитетная организация как УПЦ, имеющая развитое, действующее церковное право, гражданский Устав и Устав об управлении, которыми определяется статус структурных звеньев Церкви (церковных организаций) – юридическим лицом не является. Это также относится и к другим церковным организациям (РКЦ, УГКЦ и пр.), которые являются какими-то юридически «неполноценными», хотя и состоят из полноправных РО. Тем самым законодатель видит в них некий конгломерат субъектов права или юридических лиц, приравнивая их к свободным объединениям – союзам.  

Этот юридический нонсенс можно объяснить лишь тем, что авторы Закона находились под влиянием ряда спорных доктрин, выдвинутых, еще в советский период, юристами-хозяйственниками. Так, у Лаптева В.В. встречалось утверждение, что государство, будучи субъектом хозяйствования, не выступает субъектом хозяйственного права. В начале 80-х гг. он писал следующее: «В хозяйственных правоотношениях участвует не государство как субъект права, а государственные предприятия, производственные объединения, другие хозяйственные органы и их подразделения. Государство руководит их деятельностью путем издания нормативных актов, составляющих юридическую основу хозяйственных правоотношений. На базе норм хозяйственного права возникают субъективные хозяйственные права и обязанности, принадлежащие отдельным субъектам хозяйственного права» [140, с. 49]. Но, рассуждая подобным образом можно прийти к выводу, что государство вообще не является субъектом права, ведь фактически во все правоотношения оно вступает посредством своих представителей, которыми являются государственные органы. Это все та же логика крайнего позитивизма (советского нормативизма) в правопонимании. 

Рассуждения В.В. Лаптева вполне соответствуют логике авторов украинского Закона о свободе совести, определивших юридический статус Церкви и иных религиозных объединений. Можно полагать, что ими при этом была механически заимствована модель промышленного объединения. Такой метод простого копирования нельзя признать корректным. И хотя рациональное решение вопроса о правосубъектности религиозных объединений (в т.ч. Церкви) невозможно без использования наработок, накопленных советской доктриной хозяйственного права, весь этот опыт требует переосмысления и учета специфических особенностей рассматриваемых субъектов. Можно даже допустить проведение некоторых аналогий между промышленным объединением, модель которого разрабатывалась советской наукой, и объединением религиозным, предусмотренным действующим Законом. Однако делать это следует весьма осторожно.

Наиболее подходящей для решения рассматриваемого вопроса является концепция хозяйственной системы.* Модернизация данной категории может иметь широкие перспективы, поскольку она применима не только для хозяйственных комплексов, в государственном секторе экономике, но и для характеристики иных субъектов, включая отдельные виды НПО. Так, представляется возможным рассматривать религиозные объединения и некоторые РО, имеющие все структурные и канонические признаки церкви, как особую разновидность хозсистем.** Не всегда при этом они должны признаваться юридическими лицами, поскольку речь может идти об особым образом организованной системе автономных РО (когда прослеживается некоторое сходство с конфедеративным и федеративным устройством государства). Однако для такой авторитетной организации как Православная Церковь категория хозяйственной системы как юридического лица вполне применима [143].

 Но, приступая к анализу отдельных видов РО в качестве звеньев квази-хозсистем, необходимо воспроизвести основные моменты дискуссии о том, что именно следует понимать под «хозяйственной системой». Ее своеобразным итогом, можно считать точку зрения, высказанную В.В. Лаптевым в начале 80-х гг. [140].*  По его мнению, «такая система представляет собой единый комплекс, состоящий из хозяйственных органов, один из которых выступает в качестве органа хозяйственного руководства – центра системы». Он различает по уровню организации системы высшего и среднего звена, и хотя при этом учитываются только принципы социалистического руководства экономикой, заслуга автора в том, что он отмечает возможность включения в ту или иную систему подсистем. Полемизируя с В.С. Мартемьяновым, В.В. Лаптев пишет: «Вхождение хозяйственных систем среднего звена в состав хозяйственной системы высшего звена не меняет их сущности и правовой организации» [140, с. 56]. При этом обращается внимание на то, что хозяйственные органы, входящие в систему, сохраняют свою экономическую и правовую самостоятельность и обладают всеми правами, установленными в законодательстве для хозяйственного органа данного вида. В то же время, между звеньями системы возникают хозяйственные связи по горизонтали и по вертикали, в силу чего хозсистема становится единым комплексом в организационном и экономическом отношении [140, с. 57]. И все же, по мнению В.В. Лаптева, единство этого комплекса не столь велико, как у хозоргана, что является причиной непризнания ее, как правило, субъектом права. «В ее интересах выступает орган хозяйственного руководства – центр системы», – констатирует автор [140, с. 57], не уточняя, насколько «достаточным» должно быть «единство» комплекса для приобретения статуса юридического лица и признания хозсистемы субъектом права.

Вряд ли можно отрицать, что данная концепция оказала влияние на определение статуса религиозных объединений при создании Закона о свободе совести. Однако в науке существовали и иные взгляды на правосубъектность хозсистемы. Некоторые ученые предлагали признать правосубъектность системы в отношениях управленческого характера, но в отношениях имущественных она, субъектом права не признавалась. В качестве таковых могли выступать лишь звенья системы – ее центр, предприятия и другие организации, входящие в нее [146, с. 51]. В.В. Лаптеву такая позиция представлялась неубедительной, поскольку она основывается на противопоставлении имущественных и управленческих отношений в хозсистеме, тогда как хозяйственные связи между ее звеньями и по горизонтали и по вертикали выражаются в хозяйственных отношениях, предполагающих сочетание планово-организационного и имущественного элемента [140, с. 57].

 Интересной представляется точка зрения Н.И. Коняева, высказанная им в начале 80-х. Отмечая тот факт, что одни ХС наделены  правами юридических лиц, а другие – нет, он писал: «В принципе было бы не только возможно, но и нужно признать все хозяйственные системы юридическими лицами. Это унифицировало бы решение вопроса о правосубъектности хозяйственных систем» [147, с. 150], и показывает целесообразность такого решения. «В результате по централизованно осуществляемым хозяйственным функциям, требующим самостоятельного участия в товарно-денежных отношениях, субъектом считалась бы система, а не ее руководящий орган, и ответственность системы по обязательствам наступала бы за счет соответствующих централизованных средств, тогда как в настоящее время в системах, не наделенных правами юридического лица, субъектом этих отношений считается центр».* Оспаривая  доводы оппонентов, Н.И. Коняев также обращает внимание на следующее: «Вряд ли оправдано нормативное закрепление конструкции правосубъектного органа неправосубъектного социального образования. Такая конструкция известна  законодательству и употребляется, например, в отношении некоторых добровольных обществ, но вызывает единодушную критику в литературе, так как правомочия должны принадлежать тому, кто ими действительно обладает, а не самому по себе руководящему органу (иначе и права предприятия пришлось бы считать принадлежащими его директору)» [147, с. 147]. Он подчеркивал, что нельзя согласиться с тем, что интересы центра всегда и во всем полностью совпадают с интересами самой системы, поскольку обособленный в самостоятельное учреждение, с правами юридического лица, центр системы может выступать в правоотношения и в своих собственных интересах [146, с. 148, 150].

Как ни парадоксально, но в контексте рассматриваемой проблематики, обе концепции и Н.И. Коняева, и В.В. Лаптева, представляются достаточно убедительными и вполне приемлемыми. Поэтому здесь предпринимается попытка доказать целесообразность модели хозяйственной системы для некоторых РО и их объединений, причем рассматривать их можно в одних случаях в качестве хозсистем со статусом юридического лица, а в других без такового. Своеобразие подходов к организации взаимоотношений различных РО в рамках той или иной конфессии можно выявить, исходя из анализа источников конфессионального права. Но прежде необходимо проследить классические признаки хозяйственных систем в РО со сложной многозвенной структурой (за основу берется концепция Н.И. Коняева).