---

Становление женственности в литературе

Наличие «женского» в женщине или «сама женственность» - эти речевые обороты знакомы каждому. Откуда же у всех знание о том, что является «женственным»? По историческим данным этот вопрос как таковой начал задаваться ещё в 18 веке.

Определение половых ролей и возможностей отношений между полами является основой феминистской критики, появляется уже из того наблюдения, что рассуждения о полах подвержены историческим изменениям. Исходя из этого друг другу сопоставляются два течения: первое - это устоявшаяся модель эпохи Просвещения, втрое - это то, что мы знаем и понимаем с самого рождения и против которой борется феминистское движение с самого своего зарождения.

Психоисторическая значимость героини Ж.-Ж. Руссо.

Утвердившийся в 18 веке довод о полах, который впервые нашел выражение в работах Руссо и оказал огромное влияние на последующие эпохи. Его работа «Эмиль» явилась исторически первой и имевшей невероятный успех относительно «новой женственности» и, тем самым, нового рассуждения о женщине.

В тогдашней Европе его произведения нашли необыкновенно широкий отклик. В России же распространение идей Руссо определялось двумя факторами: во-первых, за счёт непосредственного влияния западноевропейского Просвещения на русскую культуру и, во-вторых, за счёт последующего влияния на нее немецкого романтизма и идеалистической философии. В результате этих влияний рассуждения о полах, инициированные Руссо, наложили отпечаток на русскую литературу 19 века, а вследствие этого и на русский менталитет, и это при том, что в феодально-патриархальной структуре русского общества того времени, отсутствовало то самое «третье сословие» (мещан, «граждан», «буржуа»), которое в Западной Европе служило носителем и распространителем этого нового довода. С другой стороны, представление Руссо о «женской природе» соответствовало традиционным религиозным представлениям, таким как понятию его героини - женственной божественной мудрости.

Роман Руссо, осуществивший поистине эпохальный переворот, неоднократно становился мишенью феминистской критики, причем в разных видах. Его влияния открываются при анализе моделей мужчины и женщины с точки зрения разработанных им психических структур.

Если рассматривать идею Руссо в связи своего времени, то это коренное изменение понятии женщины, является лишь частью того общего изменения представлений, которое характеризует смену эпох с наступлением исторического нового времени («буржуазного»). Это время возникновения современного отдельного человека; время глубоких изменений основных представлений, связанных с образом жизни и работой мужчин; время возникновения новой семьи в связи с разделением трудовой деятельности и семейной жизни; время, когда ребенок становится важным, прежде всего как ребенок, а не как несовершенный взрослый; время, когда по-новому вводится «материнский инстинкт».

Используя вопрос о схождении полов, как основной для рассуждения в какой мере женщина является существом рода «человека», Руссо отвечает со справедливой логикой: во всем, что же касается пола, женщина равна мужчине, т.е. человеку ;во всем, что касается половой принадлежности, они различны.

Вытесненные за пределы мира мужского разумного порядка (своим, иногда, своеобразным поведением (истерия), до их физического уничижения (половое созревание, беременность) женщины, в конечном счёте, оказываются «тайной» - «загадкой женского», над которой, как позднее считал Фрейд, мужчинам приходилось ломать голову. Но на самом деле как таковой «тайны» и не было. Всего-навсего главная героиня Руссо была так воспитана и для того, чтобы компенсировать свои «слабости» женщина должна пытаться понравиться мужчине и стать для него милой, с тем, чтобы получить в его лице господина и чтобы, затем сделать его жизнь внутри дома настолько приятной, что он не будет искать удовольствия вне семьи; однако, прежде всего, она должна добиться его расположения, чтобы он захотел дать ей и ее детям, то в чем они нуждаются для жизни. То, что женщина в поисках средств существования оказывается полностью отданной на волю мужчины, его отношения к ней, полностью лишает ее какой бы то ни было почвы, на которой она бы могла «стоять».[ 8 c. 33].

Таким образом, очень многое зависит от того, удастся ли женщине понравиться мужчине, угадать его желания, покориться его воле: ее собственное существование, целостность и счастье семьи и, тем самым, - не устаёт уверять Руссо - также благополучие общества.

Так, женщина создана для того, чтобы нравиться мужчине, и она должна учиться этому во всевозможных областях; однако, конечно, нужно избегать «фальшивого» желания нравиться, например, желания нравиться всем мужчинам, а не одному, или чрезмерных трат в покупке нарядов и т.п.. Она должна развивать «милые таланты», но ни в коем случае не доводить их до занятия искусством. Высшим требованием к ней является сдержанность, стыдливость, но, с другой стороны, она должна быть кокеткой и уметь использовать свои женские искусства, чтобы привязать мужчину к дому. К особым её достоинствам относиться умение выбирать обходные пути для того, чтобы умилостивить разгневанного мужчину или хитростью установить согласие между детьми; природная женская хитрость, однако, не должна перерождаться в неискренность и т.д.

Женщина не только становиться в качестве «другого» чем-то чужеродным для мужчины, не только обозначается им как «тайна». Для неё самой, зависящей от построенного на противоречиях мужского довода, обязывающего, однако, на то, чтобы определить её сущность; для неё как соглашающейся со всеми противоречивыми мужскими желаниями и страхами, необыкновенно трудно быть убеждённой в самой себе.

Руссо так же не обходит стороной  взаимоотношения и значение связи матери и дочери, в особенности значение глубины взаимной любви, которая привязывает дочь к матери и, вероятно, мать к дочери: новый вид подавления патриархальным обществом, препятствия в развитии и становлении личности, отчуждение сексуальности и т.д. девушка узнаёт не с мужчиной, а, прежде всего, и в основном с матерью.[9 с. 44].

Структура Руссо явила собой мощный толчок исторического развития, ограничила женщину в ее человеческих возможностях. Поскольку соотношение полов, независимо от вида господства/подчинения, понимается как взаимодополняющее, то недолжен ли и мужчина при таком разделении способностей и характеристик терять в чем-то существенном?

Как показывает Руссо, мужчина не лишается тех качеств, которые отводятся женщине; «разделение» проявляется скорее как остановка женщины на более низкой ступени развития способностей, в то время как мужчина добавляет к этим способностям новые.

Конструкты женственности у Л.Н. Толстого.

«Крейцерова соната» Толстого стала выдающимся событием в литературной жизни конца 80-х годов прошлого столетия.

В этом не очень популярном произведении, но сделавшем много шума в своё время, речь идёт об отношениях между мужчиной и женщиной и, кроме того, о браке как общественном институте. На примере отдельно взятого брака демонстрируется, как именно общественная конструкция любви и брака неизбежно ведет к моральной гибели обоих супругов, к катастрофе, к убийству, причем убийство замещает самоубийство, мысль о котором посещает неоднократно как мужа, так и жену. Конечным результатом выяснения причин этого становится пропаганда новых норм поведения, революционно отрицающих все ранее принятые общественные нормы. Эти новые нормы претендуют одновременно на возможность решения проблемы пола, любви и брака для каждого в отдельности.

Скандальность позиции этого «Я» состоит в том, что она, на первый взгляд, находиться в противоречии со всей системой ценностей общества, с его жизненной практикой и привычным осмыслением действительности. Но несмотря на этот образ идущего в разделении с обществом человека, Толстой оказывается связан общественными доводами своего времени намного сильнее, чем считалось ранее, и даже сильнее чем осознавал сам писатель, когда столь резко формулировал свое неприятие культурных стандартов. Это касается прежде всего довода, в который он повторно включается в своем тексте «Крейцерова соната», т.е. гендерного исследования. В соответствии с метафорой, одного писателя того времени, этот текст может рассматриваться как полотно, сотканное из нитей дискурса, которые служат проводниками в нем и  совмещают его; но вместе с тем этот текст является собой  показателем данного исследования. Тот факт, что на основании этого Толстой становится участником одного из центральных исследований своего времени – гендерного исследования, - подтверждаются действия, где выявляются первые фактики огромной теории – тема различения полов.

Герои, проводящие время в дороге, горячо спорят о том, о чем спорит в это время вся Европа, а именно: об институте семьи, о возможностях расторжения брака и, не в последнюю очередь, о вопросе, занимающим с некоторых пор многие умы: о женском образовании и эмансипации. Спектр тогдашних споров о гендерных ролях расширяется, но все же не выходит за рамки исследований. Но далее становится понятной противоречивость этого довода, поскольку разоблачается та общественная действительность, те культурные стандарты, которые независимо от всех споров того времени о равноправии полов и т.п. действительно определяют мысли, действия  и чувства мужчины и женщины. Общественная действительность, социализация человека это те факторы, которые ведут к изменению психики и ненависти между полами.

В ранних своих произведениях Толстой воспевал близость женщины к природе и, придерживаясь романтических традиций, возвеличивал ее до спасительницы погрязшего в пороках общества. Теперь же от этого положительного представления ничего не осталось. Хотя женщина и является жертвой общественных обсуждений, но вместе с тем и, прежде всего она является непосредственной носительницей этих обсуждений. Естественность женщины сводится теперь лишь к ее животной сущности, инстинктивной стороне, она «запятнана» чувственностью, которая одновременно осуждается как нечто противоестественное. В этом моменте Толстой в некоторой степени движется в своих доводах по кругу, при этом он в очередной раз проявляет себя как верный последователь философии Руссо, который сформулировал в первую очередь весьма противоречивые идеи о «женщине». Согласно Руссо, в женщине непременно следует воспитывать «естественную стыдливость».

Толстой обращается к модели женственности, которая сложилась в Западной Европе после смены рассуждений о равноправии полов, характерной для эпохи Просвещения, под влиянием натурфилософии Руссо. Эта модель, не в последнюю очередь в результате распространения литературы романтизма, определяла коллективное мышление в России. И все еще определяет его. Художественные образы, создаваемые в литературе, разделяют женственное на идеализируемую и демоническую фигуры: это и воплощенная «вечная женственность», и порочность, святая и блудница, ангел и демон. При этом женщина всегда  сравнивается с природой.

С помощью социальной критики, сформулированной на поверхностном уровне, Толстой разоблачает социальную модель гендерных ролей с ее двойной моралью и лицемерием.

 Однако это не исключает того факта, что, разоблачая общество, он одновременно является участником развернувшегося в этом в этом обществе двойственного рассуждения о женственности. Герой Толстого словно переживает коллективный психоз извращенного общества; он воображает себя стоящим вне этого общества, но все же является связанным с ним в более значительной степени, чем он способен это осознать в своем гневе. С помощью убийства жены и воображемого принесения ее в жертву инсценируется как акт желанного самоисцеления, избавления от непреодоленного и вытесненного из жизни. Своим текстом Толстой включается в литературный довод о женском мертвом теле и при этом в определенной степени избавляется от того, «другого», «животного», что он перенес на вою героиню. При этом избавлении от жены происходит не только в момент смерти, но и после нее, когда разрушается ее красота и, следовательно, ее чувственная притягательность. Только тогда она может заслужить признание как человек, как партнер, имеющий равные права и не несущий более с собой страха.

Сама «Крейцерова соната» провела очевидные параллели автобиографии Толстого. Самым неприятным произведением стала для супруги Толстого. Ведь она не могла не читать его как психограмму своего собственного брака и в женском образе не видеть, прежде всего, искаженное изображение себя самой. В то же время она своей реакцией, почти граничащей с мазохизмом, пыталась доказать себе, своему окружению и общественности, что это произведение никаким образом ее не касается.

Прошло более ста лет, прежде чем в 1994 году текст под названием «Чья вина?» и с подзаголовком «По поводу Крейцеровой сонаты. Написан женой Льва Толстого», посвященный сюжету толстовской «Крейцеровой сонаты», истории семейной жизни, проблеме ревности и убийства супруги, наконец-то был опубликован. До этого никто не осмеливался противопоставить столь драматично изображенному мужскому «я» в произведении Толстого женский голос.

Это произведение являет собой лишь «женский роман». Если текст Толстого определяется мучительными поисками правды и решением «общечеловеческих вопросов», то его жена в своем тексте ищет не правду, а лишь разбирает вопрос вины, и однозначно приписывает вину мужчине и, тем самым, своему мужу.

Восприятие этого текста характеризует доводы о роли полов в сегодняшней России. Но сам текст может и должен рассматриваться, прежде всего, как мнение, важное для гендерного исследования конца 19 столетия, поскольку в своей системе ценностей и смысловых построениях он отражает закодированное в той культуре различие между полами; иными словами, те представления о женственности и мужественности, ту систему врожденной модели, которая определяла общественную реальность того времени на реально воспринимаемом уровне поведения, так и на уровне моделей мышления и стандартизации чувства.

В своем тексте Толстая попыталась показать ту разницу любви, которая живет в мужчине и женщине. У мужчин на первом плане – любовь материнская; у женщины на первом плане – идеализация, поэзия любви, ласковость, а потом уже пробуждение половое.

Толстая отражает и переводит в художественный образ ту модель женственности, которая с 19 века и до сего времени считается естественной, природной: идеальное представление о женщине, приписывающее ей все положительные черты. Особенно сформулированном идеале Руссо. Этот идеал раскрывает «природную» сущность женщины. На основании этого делается вывод ее подчиненности мужчине. Социализация, воспитание женщины, по мысли Руссо, помогает привить ей эти истинно «природные» черты, после чего происходит «преображение» заявленного идеала женственности в саму «природу» женщин.

Бестелесная любовь, имеющая единственной своей целью душевное и духовное признание со стороны другого – со стороны мужского, и через это признание – стремление к самоутверждению личности. Половое влечение напротив, не только считается противоестественным и чуждым для женской любви, но и рассматривается как агрессивный акт, ставящий под угрозу идентичность женского «я» и разрушающий ее. Поэтому текст Толстой подсознательно самым тесным образом связан с рассказом Толстого, ведь оба эти произведения абсолютно соответствуют культуре 19 века и в отличие от других эпох не рассматривают сексуальность как составную часть человеческого существования, а понимают ее как нечто чрезвычайно опасное и разрушительное. Правда, в тексте Толстой – мужчина осознает это, но не делает соответствующих выводов.

На то, какую важную роль в тексте Толстой играет осознание и утверждение собственного «Я», указывает как сама постановка темы идеальной любви, так и художественное решение центральной женской фигуры, которая изображается не только как преданная мать, но и как женщина, обладающая амбициями (непрофессиональными) писательницы и художницы, то есть претендующая на традиционно мужские формы поиска своего «я» и самовыражения

Осознать происходившие события в нашей стране за последние десятилетия сложно, поскольку слишком огромны и быстры были перемены. Изменения в гендерных отношениях были существенны, но они входили в сознание сложными путями, понятия часто появлялись, выходя из мечты. Путь от замкнутых и "завершенных" советских времен к открытому времени сопровождался ощущением "выращивания" самого понятия пола.

Много раз говорилось о том, что образ Великой Матери в традиционных патриархальных обществах является лишь декоративным элементом, скрывающим власть мужчин. У нас он был и показателем некоторой неотчетливо обозначенной женской власти. То есть он указывал на смешанность отношений, где "матриархальная" часть во власти пусть в небольшой степени, но присутствовала.

В культе Великой Богини выразилось архаическое представление о том, что воспроизведение, рождение вообще есть творчество только женщины. Поэтому дополняющая роль Богини-Матери не была столь уж далека от тяжелой жизни того времени. Пропаганда посредством архитектуры, скульптуры, живописи, плаката убеждала, что система окончательно сложилась и утвердилась навсегда. Образ женщины здесь играл свою еще не совсем осознанную роль, он был одной из частей этого сталинского стиля и, несомненно, имел особый магический вес. Женские силуэты с мужскими прямоугольными плечами пиджаков (по моде того времени) на фоне вечерних окон, за которыми виделись вдалеке высотные здания... Эти силуэты контурно совпадали с монументальными плечами высотных зданий, словно повторявшими их, устремленными ввысь и уходящими тяжестью вниз.

Перехода из советской эпохи в нынешнее неопределен­ное время сопровождался "выращиванием пола", прорастанием значи­мости самой структуры пола и новых гендерных понятий в нашем об­ществе. Причем черты той эпохи неожиданным образом проявляются и сейчас. Оказа­лось, как ни странно, что отчетливо не формулируемые гендерные проекты по-своему актуальны. Избавление нашего общества от мечты об идеальном обществе идет параллельно с гораздо более правильными попытка­ми поиска новых гендерных смыслов и образов в западном обществе. То, что у нас являлось в виде продвинутых в будущее неясных соци­альных проектов, в какой-то степени повторяется на Западе, но прихо­дит как обыденность вместе с новыми технологическими, виртуальными, биологическими, компьютерными возможностями.

Продвижение во времени от 50-х к 90-м годам в русском обществе сопровождается изменением визуального (и смыслового) женского образа — из мощной древности происходит восхождение, а может быть, и нисхождение — к новому. Эта вытеснила ус­тойчивый и безвременный (бессменный) образ женщины средних лет. Происходило обретение пола, из древности он быстро вышел в класс с развитой гендерной структурой общества.

Древность — вот одна из оппозиций, оп­ределяющих взаимодействие женского образа того времени и сегодняшних дней. В нынешних изображениях пол подразумевается как биологическая обыденность и ценность, он является несомненным предметом жен­ственного. Образы женщин прошлых лет были заменен на более современные. Молодые женщины, явившиеся сейчас как будто из долгого пле­на, из завороженности, из каменной скорлупы, быстро перешли в раз­ряд ускользающей виртуальности. 

Гендерные отношения — это еще одна важнейшая сила напря­женной структуры социализации ума.

Разрушение и растворение нереальных конст­рукций прошедшей эпохи не могло пройти бесследно для будущего по­нимания гендерных смыслов в нашей культуре.